Председатель комитета областной Думы по законодательству и вопросам инновационной деятельности, проректор по культурно-воспитательной работе БГТУ им. Шухова Юрий Селивёрстов ответил на вопросы представителя информационно-правового портала «Гарант-сервис-Белгород». Интервью было посвящено актуальным вопросам развития современного вузовского образования в стране и области. Наиболее актуальные темы беседы – в нашем материале.
О личном опыте преподавательской деятельности: Мои лекционные курсы отталкиваются не только от голой науки, но и от достаточно богатого производственного и жизненного опыта
«Вы спросили об особенности моей работы в университете. А особенность в том, что я, наверное, обладаю неким уникальным опытом в сравнении со многими сегодняшними преподавателями. Мои лекционные курсы отталкиваются не только от голой науки, но и от достаточно богатого производственного и жизненного опыта. Я возглавлял коммерческий банк, работал руководителем в дочерней структуре «Газпрома», работал в системе среднего и малого бизнеса, был советником губернатора по вопросам развития малого и среднего предпринимательства в области. Поэтому многие вопросы я знал не только по книжкам, теоретически, но и изучал опыт предприятий, с которыми был связан, а также предприятий в других регионах. Сегодня очень много преподавателей, которые прошли стандартный путь: студент-отличник – аспират – доцент. То есть, этот человек становится учителем, по сути дела, не имея практического опыта. Безусловно, он теоретической базой владеет прекрасно, равно как и вопросами, связанными с методологией исследовательской работы. Но вот отсутствие практического опыта и знания, как надо себя вести в той или иной ситуации, мне кажется, ограничивает возможности преподавателя».
Об особенностях профессиональной специализированной подготовки в вузах: В подготовке специалистов или бакалавров не хватает практической части, но понимание проблемы есть
«Вы знаете, вообще, это спорный тезис по поводу невостребованности узкопрофильных специалистов. Специалисты, четко знающие тот участок работы, которым они занимаются, и тот раздел науки, в котором они себя проявляют, сегодня очень ценятся. Наша старая, советская система образования была построена как раз на принципе создания широкой платформы общих знаний. И, основываясь на этой платформе, можно было совершенствовать себя в какой-то более узкой специальности. Поэтому выпускники российских вузов славились широким кругозором и знанием явлений в их взаимосвязи. В этом, в общем-то, и была ценность советской общеобразовательной и университетской школы. И, в отличие от нас, западная школа с ее двухступенчатой системой как раз и рассчитана на подготовку таких очень узкопрофильных специалистов. Мне в свое время приходилось побывать в университетах США и Германии, и меня всегда очень удивляла как раз эта вот «заточенность» студентов на какую-то одну конкретную проблематику или направление – и абсолютный дилетантизм в остальных вопросах, которые этого не касаются. Особенно чётко все эти моменты проявляются в американской системе образования.
Сегодня (особенно в техническом вузе) мы, наоборот, выстраиваем учебные программы таким образом, чтобы действительно готовить специалиста, который прекрасно разбирается в своем деле, который прекрасно знает, что должно быть, как должно быть, и умеет применить это на практике. А вот с последней частью этой задачи, конечно, определенные сложности есть. В подготовке специалистов или бакалавров на сегодняшний день не хватает практической части, но понимание этой проблемы, я думаю, есть уже у всех. Сейчас рассматриваются различные возможности, пересматриваются учебные планы с тем, чтобы увеличить эту практическую составляющую. Когда я учился в советском институте, у нас производственные практики начинались с первого курса, и технологическая практика шла по нарастающей. Причем, последние практики продолжались где-то по 2 месяца, и мы проходили все ступеньки, начиная от станка и заканчивая уже работой мастера, инженера. Мы приходили на производство, уже прекрасно понимая и зная, что от нас потребуется и как это делать. Сегодняшним выпускникам этого не хватает. Если этот пробел будет ликвидирован, то я думаю, что у нас в итоге будет достигнуто очень высокое качество образования.
А вот где, может быть, действительно сегодня больше говорят об освоении общих принципов без конкретики, так это в сфере управления. Знаменитая система бизнес-школ MBA как раз основывается на том, что человека обучают общим подходам к управлению, независимо от отраслевой направленности предприятия. То есть учат читать бухгалтерские балансы, знать, как они оформляются, учат основным подходам к управлению персоналом, основам финансового менеджмента и так далее. А уже где их применить, в какой отрасли – большого значения не имеет. С точки зрения управленца, может быть, действительно есть смысл такие общие подходы практиковать, а уже тонкости они будут постигать непосредственно на предприятии.
Сейчас вроде бы сохранена эта основа, что специалист должен быть действительно узкого профиля, но практическая часть, та самая, где он приобретает реальные навыки работы, она из учебного процесса сегодня выпала. Ведь раньше была очень тесная связь между производством, реальным сектором и учебными заведениями. А теперь эта связь, по сути, разрушена, и разрушена она не по инициативе университетов. Сегодня университеты, наоборот, пытаются достучаться или напрямую, или через структуры власти до предприятий, чтобы создать условия будущим специалистам приобретать практические навыки в процессе обучения. И как раз в программе подготовки бакалавров-прикладников, конечно же, эта практическая часть должна занимать очень весомое место. Я думаю, что не менее 30% всего учебного плана».
Об отношении к ЕГЭ: Совмещение ЕГЭ и устного экзамена должно быть возможным, и это было бы нормально
«К ЕГЭ я изначально относился не очень хорошо. Мы у себя тоже применяем эту систему формализованных тестов, и могу точно сказать, что они не дают адекватной оценки реальных знаний студентов, даже в рамках нашего учебного курса. Правда, для меня эти формальные ответы на тесты не являются определяющими. В процессе начитки и практических занятий я со студентами общаюсь и вижу, что, если человек письменно ответил лучше, чем он на самом деле владеет материалом, значит, скорее всего, он каким-либо путем достал ключ к тесту. И наоборот, если я знаю, что студент неплохо владеет материалом, на занятиях себя проявляет знающим, а тест пишет на двойку – естественно, эту двойку я ему никогда не поставлю, но начинаю разбираться, почему такое произошло. Поэтому, как некая дополнительная форма контроля, тесты являются хорошим дополнением, но в качестве базовой они не дают объективного представления о фактических знаниях учащегося. Поэтому я не поддерживал такую форму контроля как единую и обязательную для всех. Но, коль решение такое уже однажды было принято, то сейчас, конечно, возвращаться опять к прежней форме было бы, наверно, ещё хуже. Вот как это совместить, чтобы и ЕГЭ учитывалось, и некий устный экзамен, – этот момент я, честно говоря, пока не очень себе представляю. Но, по сути, такое совмещение должно быть возможным, и это было бы нормально.
Нужно ли вводить ЕГЭ в 9, 10 классе? Если как способ подготовки к итоговому ЕГЭ, чтобы тот стресс, который выпускник получает, идя на финальный экзамен, можно было немножко притупить. Такое, я думаю, имело бы смысл. Как некий тренинг, разминка для того, чтобы школьник, придя в аудиторию, приступал к официальной работе и не терялся. Но как обязательная форма контроля знаний, по которой сегодня судят о качестве работы преподавателей, об уровне постановки учебной работы в школе, а сейчас даже и губернаторов оценивают по результатам ЕГЭ, это уже, в общем-то, полный маразм, с моей точки зрения. Такого быть не должно».
О двухуровневой системе высшего образования: Из неё можно будет извлечь массу пользы, если не ломать и дальше копья, а просто всем вместе постараться сделать максимально эффективной
«Не могу сказать, насколько эта система будет у нас успешна. БГТУ только в следующем году будет делать первый выпуск, так сказать, полноценного бакалавриата. И пока что нет однозначно сформированного мнения, у меня, по крайней мере. Вот мы готовим специалистов на кафедре финансового менеджмента по специализации «Финансы и кредит». По сути, готовим банковских служащих. И, естественно, стараемся дать им такой уровень подготовки, чтобы они могли работать не просто операторами в окошках, но, например, в кредитных, в аналитических отделах, оценивать возможности клиентов, банка, заниматься финансовым планированием.
Но, как показывает практика, для того чтобы попасть в эти банковские структуры, обязательно нужно пройти некий отсев на самом низком уровне. А низкий уровень – это операционный отдел, те люди, которые сегодня сидят в лучшем случае по ту сторону бюро и, максимум, помогают совершить некие рутинные операции. И очень много наших выпускников я встречаю, которые нажимают на кнопочки, выдают талончики очередности, на входе стоят и рассказывают, что, кому и куда. И, когда я смотрю на это, мне безумно жаль своего времени, времени других преподавателей, денег государственных или родительских. Потому что для того, чтобы научить человека стоять на входе, вовсе не обязательно 5 лет учиться в институте.
С точки зрения подготовки специалистов первого производственного уровня, схема разделения на бакалавриат и магистратуру оправдана. Подготовка бакалавра должна носить прикладной характер. Если это инженер, его должны готовить, например, мастером смены или участка. Или станочником. Сегодняшние станки с числовым программным управлением, агрегаты, производственные линии требуют определенной инженерной подготовки. Поэтому бакалавр может быть востребован не только как инженер, но и как рабочий. Рабочий высочайшей квалификации. Если учесть еще и экономию порядка 100 тысяч рублей в год, я считаю, что для государства это вариант оптимальный. А те студенты, кто выявит в себе способности и желание заниматься аналитической работой, могут готовить себя к обучению на второй ступени – в магистратуре.
Впрочем, сегодняшняя магистратура – это уже не обучение в старой, традиционной нашей форме. Сегодня это уже первый этап исследовательской работы, ведь на выходе магистр защищает диссертацию, которая как раз и является результатом его аналитической деятельности. На этом этапе даются уже углубленные знания по выбранным дисциплинам, получение которых совмещается с научно-исследовательской деятельностью, магистранты вовлекаются в текущие научные работы на кафедрах. Так и делается в тех университетах, в том числе, российских, которые чуть раньше стали переходить на двухступенчатую систему. Для развития научного потенциала университетов это, конечно, отличное подспорье. Несмотря на активное привлечение студентов к исследовательской деятельности, в последнее время, по сравнению с западными университетами, эта степень вовлечения у нас оставалась достаточно низкой. А с переходом на двухуровневую систему обучения каждый магистр у нас становится, по сути, участником некой исследовательской работы.
Надо сказать, что система специалитетов была не настолько плохой, безнадежной и устаревшей. Я сам, как и многие мои коллеги, воспитанник этой системы, считаю, что свои задачи эта система решала и могла бы решать дальше. Но, коль было принято решение идти путем тех форм обучения, которые применяются во всем мире, значит, надо идти. Я всегда придерживался принципа, что спорить, дискутировать, доказывать и защищать свою позицию можно до принятия решения. Но если решение было принято, то не надо терять драгоценного времени, сил и эмоций на собственное несогласие. Вместо этого надо стараться смотреть, как эффективно сработать уже в рамках принятого решения. И из двухступенчатой системы образования можно будет извлечь массу пользы, если не ломать и дальше копья, а просто всем вместе постараться сделать эту систему максимально эффективной».
О спросе на научную деятельность: Заказчик – промышленность, реальный сектор – сегодня адекватного интереса к научным разработкам не проявляют
«В условиях рынка, всё определяет запрос потребителя. Потребителем научной деятельности у нас является промышленность, реальный сектор. Он главный заказчик. И этот заказчик сегодня адекватного интереса не проявляет. Моя докторская диссертация как раз посвящена вопросам активизации вовлечения в хозяйственный оборот результатов интеллектуальной деятельности. И, занимаясь данным анализом, я установил одну неприятную тенденцию для нашей экономики, которая, по большому счету, заключается в том, что наши предприятия всем довольны. У них сегодня есть масса возможностей получать прибыль и обеспечивать свое будущее, не прибегая к инновациям. И, в результате, это сегодня создало ситуацию, когда, с одной стороны, наши предприятия замерли на месте, их технологии не совершенствуются, и мы с каждым годом в этой связи отстаем от предприятий западных.
С другой стороны, даже если что-то резко изменится сегодня в сознании хозяев предприятий, руководителей государства и регионов, и будут предусматриваться большие средства в бюджетах для поддержки науки и инновационной деятельности, многие университеты окажутся попросту не готовыми к этому. Почему? Потому что для любой научной деятельности нужна очень сильная инструментальная база. Лабораторное, исследовательское оборудование, возможности для создания опытных образцов и так далее. А у многих университетов этого просто-напросто нет. Деньги на это не выделялись, хозработы, которые ранее подпитывали институтскую науку, были свернуты. Действительно, формирование лабораторной, исследовательской базы университетов есть дело дорогостоящее и непростое.
Ведь мало просто купить оборудование, надо и научиться на нем работать. Взять, например, высокотехнологичную медицину, закупается замечательное, высокотехнологичное оборудование, а людей, которые могут на нём работать, у нас единицы. Получается, что, даже при наличии прекрасной материальной базы, мы едем лечиться за границу, хотя бы потому, что там врач делает, грубо говоря, тысячу подобных операций в год, а наш врач их делает сто, в лучшем случае. То же самое и в университетской науке. Во всем мире, и у нас в том числе, до определенного периода университеты были центрами научной мысли, а самые выдающиеся открытия совершались университетскими учёными. И я считаю, что если бы сегодня такое болезненное, но важное решение было бы принято, и центр научных исследований был возвращён в университеты, это обязательно дало бы результат. Сколько потребовалось бы на это – пять лет, десять, пятнадцать – я сказать не могу. Если мы всех нынешних магистров будем вовлекать в исследовательскую работу (а другого подхода и быть не должно), то этот новый интеллектуальный, инновационный базис будет создан. И он в итоге должен сработать. А сколько времени потребуется, чтобы потенциал этот «выстрелил», я не могу сейчас сказать».
О влиянии проектов дистанционного обучения на российское высшее образование: Любой положительный международный опыт должен быть использован и применён как можно шире.
«Я думаю, что данные курсы (от Стэнфорда и Йеля в сетевом консорциуме Coursera, от MIT и Гарварда – в EdX и др.) интересны, прежде всего, тем, кто владеет английским языком и реально желает учиться. Ведь, на деле, у нас всё ещё имеет место этот огромный языковой барьер, который мешает нам успешно интегрироваться в европейские и общемировые процессы. Мы, поколение преподавателей среднего и старшего возраста, ведь совершенно не владеем языком на том уровне, который необходим для публикаций в зарубежных журналах, участия в конференциях и так далее. Эта же преграда не позволяет нам воспользоваться в полной мере данными системами дистанционного обучения. И, к сожалению, студенты, несмотря на возросший процент владеющих английским языком, в основной своей массе также не могут эффективно усваивать такую информацию. Досадно, но факт – даже сегодня в среде российского высшего образования ограниченное знание английского языка и отсутствие у учащихся самого желания усваивать новое и продвигаться дальше являются основными причинами незначительной востребованности этой формы обучения. Особенно в отсутствии дополнительных стимулов со стороны государства, чисто по своей инициативе. В этой связи, конечно, дистанционное образование сегодня не конкурент основной системе высшего образования.
Тем не менее, такое обучение в его развитой форме нам сегодня, безусловно, необходимо. Да, у нас в стране есть своя система дистанционного образования, однако она совершенно оторвана от тех методик, которые применяются сегодня в ведущих университетах мира. Поэтому нам необходимы новые подходы к таким программам, необходима проработка вопросов доступности граждан к этим программам, определение их платности-бесплатности. И также здесь необходим конечный результат, чтобы вместо учёбы ради собственного удовольствия у нас сформировался настоящий образовательный цикл, позволяющий на выходе, после сдачи определённой итоговой работы, получить свидетельство или сертификат, который будет иметь действительный вес при последующем трудоустройстве специалиста. Естественно, все это необходимо будет закрепить законодательно. Запустить подобный механизм в России будет непросто. Хотя, как я считаю, любой положительный международный опыт должен быть использован и применен как можно шире. Иначе мы неизбежно будем терять талантливых людей».
С полным текстом интервью вы можете познакомиться на сайте «Гарант-Сервис-Белгород».